Детство в СССР

О феномене детства в СССР историк Ольга Эдельман побеседовала с профессором, директором Европейского гуманитарного исследовательского центра Оксфордского университета Катрионой Келли.

- Вы изучаете проблемы детства, образования в Советском Союзе. Чем советское детство существенно отличалось от европейского?
- Это многослойный вопрос
- Наверное, во-первых идеологическая обработка?
- В общем-то так. Но первое, что хотелось бы сказать - это что европейское детство тоже не единое явление. В Британии, например, детство довоенного, и послевоенного периода очень отличалось от немецкого, итальянского, французского и т.д. Системы образования были различные, скажем, в Британии до недавнего времени не было единых школьных программ, во Франции они были; разные типы школ, гимназий, лицеев. Разным был и уровень вмешательства государства в эту сферу, особенно это важно для довоенного периода, потому что в послевоенный период во всех странах Западной Европы бурно развивалась государственная опека: бесплатное образование, медицинское обеспечение детей, охрана материнства и младенчества. Интересно, что, согласно современным британским исследованиям, это происходило не без влияния советского опыта. После победы во Второй мировой войне западный истеблишмент начал думать, что наверное социализм - не такая опасная вещь, как казалось раньше. Так что простого ответа на ваш вопрос не существует, но обобщая, можно сказать, что при социализме гораздо большей была роль государственного образования, поскольку не было частных школ - это очень большое различие.
- А если говорить о дошкольном образовании? Видимо как раз в этой сфере в СССР вмешательство государства было очень заметным?
- Да, то, что большое число маленьких детей ходило в детские сады, ясли - в этом тоже большая разница. Хотя надо иметь в виду, что и в Советском Союзе в детских садах были далеко не все дети. Для Москвы в 1960-70-х гг. это около 80%, но в провинции меньше детей ходили в детский сад. В конце 20-х годов это были единицы - 1-2%, в больших городах больше, Москве около 20%. Очень много зависит от того, о каком периоде мы говорим.
- Двадцатые годы были временем достаточно безумным, наполненным всякого рода экспериментами, и социальными, и педагогическими.
- Да. Причем картина была довольно пестрая. Многие учителя старой закалки продолжали ведь преподавать, как всегда преподавали. В эмигрантских журналах в двадцатые годы иногда появлялись материалы о советской школе, и вот примерно в середине 20-х годов в анонимной статье ленинградского учителя было написано: мы делаем вид, что мы выполняем распоряжения, а на самом деле просто тихо сидим на всяких заседаниях, а потом делаем так, как считаем нужным, как всегда работали. Тем не менее, если смотреть журналы 20-х годов, педагогические, или как тогда говорили, педологические, то символический образ эпохи - что она очень экспериментальная. Дальтонский план, бригадный метод обучения и прочее. Но все это до некоторой степени все же было ограничено. Когда я читаю историографическую литературу, то встречаю, например, утверждения, что детей заставляли сидеть на скамейках для развития коллективного начала. А если смотреть саму методическую литературу той эпохи, то там скорее рекомендуют стулья, как способ подчеркнуть индивидуальность каждого ребенка. В стихах Софьи Закс «Про ребят, про детский сад» сказано так: «Сколько детей / столько гвоздей, / Сколько ребятишек / столько пальтишек». То есть у каждого ребенка была своя вешалка для одежды, не знаю, считалось ли это вопросом гигиены, но еще этим подчеркивалась детская индивидуальность. Так что стремления в педагогике были достаточно разнородные. Бригады как метод обучения действительно существовали, я брала интервью с человеком, родившимся в 1918 году, он уже очень старенький, но хорошо помнит, как они работали бригадами и бригадир отвечал за всех. Проверка знаний была обычная, традиционный ритуал опроса, но отвечали лидеры бригад. Это был очень своеобразный способ учебы. Очень интересно, как работали 1-я и 2-я опытные станции Наркомпроса в Костромской и Калужской областях. Там были опытные детские сады, опытные начальные школы, их работа очень хорошо фиксировалась и теперь в архиве Российской Академии образования хранится замечательное собрание детских рисунков, сочинений. Это потрясающий материал, еще мало изученный. Сейчас мы с русским коллегой готовим к изданию сборник детских текстов, сочинений и дневников детей 20-х годов. Конечно, надо сделать оговорку, тут есть спорный момент: насколько эти написанные детьми, но в школе, тексты являются голосами самих детей. Все-таки школьное сочинение есть школьное сочинение. Но, тем не менее, дневники детей есть только за 20-е - начало тридцатых годов. Это богатый период самовыражения самих детей. Так что, с одной стороны, все эти педагогические эксперименты выглядят довольно нелепо, а с другой стороны, дети имели некоторую свободу, педагогические приемы подвергались дискуссии. На педагогических съездах, посвященных детским садам, дошкольному воспитанию, виден довольно интересный конфликт между сторонниками, так сказать, Пролеткультовской линии, для которых самое важное было коллективизировать всех детей, как бы избавить их от родителей, и другой линией, для которой самым важным было поддерживать семью, развивать культуру внутри самой семьи. Как известно, победила вторая линия, уже в тридцатые годы.
- Вы знаете, когда мне попадаются в архивах документы, касающиеся педагогических экспериментов 20-х, я их читаю со смешанными чувствами. С одной стороны, там очень много творческого поиска, но с другой - уж очень похоже на систему манипулирования человеком, довольно противоестественные требования. Может, не так уж плохо, что это все запретили?
- Да, далеко не все было основано на принципах свободы и человеколюбия. Но надо сказать, что это явление не только 20-х годов, но и более раннего времени, начала XX века. По документам школьных бунтов 1905 года известно, что школьники довольно часто требовали товарищеского суда, это было новое тогда веяние. Это был отказ от официальной школьной дисциплины, от классных наставников, но отнюдь не шаг в сторону свободы, а скорее замена возрастной иерархии, заключавшейся в подчинении детей взрослым, на другой вид возрастной иерархии, когда более старшие дети получали власть над младшими. И по документам петроградских детских домов 20-х - начала 30-х годов ясно, что старшие дети довольно часто обижали младших (это было в детских домах и в более поздние эпохи), и что дети из рабочих семей обижали детей "бывших". Случалось и наоборот, например, в Петербурге я видела документ, в котором дети рабочих жалуются на то, что их обижают дети офицеров и "бывших". В воспоминаниях Николаса Войнова, которые вышли после Второй мировой войны сначала на немецком, потом на английском, довольно черными красками описаны детские дома 20-х годов. Надо подчеркнуть, что он - антисоветчик, он не был за Сталина, не поддерживал сталинскую систему, но он считал, что в детских домах стало лучше в конце 30-х годов, после того как навели порядок, директор стал важной фигурой и т.д. Так что да, вы правы, довольно мрачное впечатление иногда создают документы 20-х.
- Здесь я слышу мнения, что гонения на педологию были страшной страницей в истории отечественной педагогики, что тогда очень многое было потеряно, что идеи и наработки педологов, запрещенные в СССР, получили потом развитие на Западе, были весьма плодотворными.
- Ну, вы знаете, в итоге своих занятий историей детской культуры я стала по отношению к образованию, так сказать, агностиком. Я просто не знаю, какая система лучше для детей. Я сама училась в разных школах, в двух довольно традиционных, третья была свободнее. Сначала в очень традиционной начальной школе, еще монастырской, у монахинь французского ордена. И я запомнила школьное собрание в конце года, когда всех собрали вместе и при всей школе старших школьников ругали или хвалили - это было очень страшно. Потом я училась в другой монастырской школе, где все было очень либерально, интернациональное образование. Потом была средняя школа, типа гимназии, которая считалась очень хорошей, но я там ужасно скучала. Там были моменты, характерные для советской школы 20-х годов - например, дебаты, у нас был школьный парламент. У меня получилось такое сумбурное образование, и я это ценю, потому что хуже всего, когда нет плюрализма. Все-таки дети разные, и даже один ребенок меняется, он в разных возрастах может быть разным. Одному возрасту может больше подходить свободное образование, другому - что-то другое. Кроме того, когда появилась моя статья в питерском журнале о советском образовании последних лет советской власти, где я писала по материалам интервью о том что дети в школе скучали, - меня за это очень упрекали, но один из участников дискуссии, очень хороший американский историк образования, напомнил о том, что для детей из неблагополучных семей строгая школа иногда очень подходит, потому что это единственный момент порядка в его жизни; но для ребенка, который привык к свободе в семье, когда он может сам себя развивать, очень тяжело находиться в школе, где его все время шпыняют. В общем, я возвращаюсь к тому, что дети разные, и не существует единой системы, удачной для всех. Что касается 20-х годов, я бы сказала: жалко, что все прекратилось. Можно точно сказать когда, в 1932 году, когда начинается возврат к патриотическому образованию, когда пионерское движение становится формой дисциплинирования детей. А в 1936 году вышло постановление о педологических извращениях, и все элементы свободного и экспериментального воспитания исчезли уже совсем. Это действительно потеря, но это не значит, что все экспериментальные начинания были такими же хорошими, как те несколько образцовых, о которых сейчас часто пишут. Не нужно думать, что все новации 20-х годов были хороши для детей. К тому же среди разрухи, голода осуществлялось далеко не все, что есть на бумаге.
- Да, это уже другая проблема - насколько планы идеологической обработки или педагогические новации реализовывались на самом деле.
- Да, это вопрос о том, что есть на бумаге и что было в жизни. Во всех учреждениях существовала система письменных отчетов, проверить их есть возможность только в тех случаях, когда приезжали инспектора, что бывало нечасто, как правило после какого-нибудь дикого скандала. На бумаге обычно все хорошо, а вот в отчетах инспекторов можно встретить ужасающие описания того, как нет еды, как воруют, тараканы ползают. Есть исследователи, которые считают, что отчетам конца 30-х годов вообще не стоит доверять. Меня забавляет, когда коллеги в России мне говорят, что работать с устными источниками опасно, нельзя доверять их достоверности. А по-моему, с письменными советскими документами в этом смысле работать куда более опасно.
- Вспоминая свое детство, я должна сказать, что школа играла минимальную роль. Формирование меня как человека происходило в других местах, под другим воздействием - семья, книги, общение с друзьями вне школы. В школу ходили, потому что было так положено, но роль ее была минимальной. Вероятно, в 20-30-е годы было иначе, школа имела более существенное значение?
- Я думаю, многое зависело от того, в каких условиях рос ребенок. В Петербурге в архиве хранится собрание автобиографий детей - учеников приходских школ начала XX века. Там они писали: как я был счастлив, что попал в школу, школа для меня - целый мир. Более настороженно относились к интернатам. Но в общем, стандартное воспоминание, это как ребенок приходит в школьную комнату и видит там красивую женщину, какой никогда не видал, - и это учительница; на стенах висят картинки - это первые картинки, которые ребенок вообще видел, дома картинок не было; а потом оказывается, что и в учебнике, в букваре тоже есть картинки, какая радость! Часто ребенок рассказывает, как приставал к старшему брату, или сестре, чтобы показали учебник. Первый день в школе - это праздник, не официальный, а праздник для ребенка: надели все лучшее, пошли в школу с родителями, в семье это событие праздновали. Это продолжалось и в ранний советский период. Например, по воспоминаниям Маргариты Алигер, они радовались возможности рисовать в школе какие-то плакаты, писать стенгазеты. Потом, в поздний советский период, то же самое стало страшным занудством. Но в ранний период было по-другому. Многие пожилые люди вспоминают, что для них школа была очень важна и им там было очень интересно. Еще один момент надо учитывать - коммунальные квартиры, особенно довоенного периода. Тогда люди воспринимали эту коллективную жизнь как данность, других вариантов не было, но ребенок в школьном дворе имел больше пространства, больше возможности общаться с друзьями, играть, чем у себя дома. Не говоря о том, что во время войны, во время блокады в Ленинграде школа просто спасала детей, они там получали питание.
- И там было теплее
- Да. Если не тепло, по крайней мере там детей было много и они могли присаживаться друг к другу и греться. Но еда - важный сюжет детских воспоминаний, как им давали в школе иногда, например, булку. В поздний советский период для многих детей из интеллигентных семей школьное образование становится как бы ненужным, в школе читали менее интересные книги, чем дома, вне программы. Появилась более живая детская литература. Перепечатывали книги 20-х годов, например, "Кондуит и Швамбрания". По письмам детей в Дом детской книги в Ленинграде или в Москве можно определить, что они любили читать - приключенческие романы, Вильяма Козлова "Президент каменного острова" и т.д. Жизнь вне школьной программы стала интересной, к тому же началось бурное развитие потребительской культуры - джинсы и т.д. А в школе, несмотря на реформы, заметен был некоторый застой общего подхода к детям, стандартный подход к проверке знаний, когда ученики по очереди поднимались и пересказывали куски учебника. По воспоминаниям моих информаторов, это было очень скучно.
- Да, и я это запомнила. Но возвращаясь к раннему советскому периоду. Я пытаюсь себе представить: по стране прокатилась гражданская война, перед этим была война мировая, разруха, голод. Множество детей осиротели, оказались в детских домах. Насколько они вообще были детьми? Или это были маленькие взрослые, решавшие проблемы выживания, и все разговоры о них как о детях на самом деле были просто не про них?
- Это очень существенный вопрос. У историков детства принята модель, по которой история детства рассматривается как история "продленного детства". Это явление развивалось в течение всего XIX в.: ребенок все больше и больше времени проводит за школьной партой. Грубо говоря, в России тоже было так, но с очень большими оговорками, в этот процесс вторглась Первая мировая война, затем ранний советский период. Есть замечательный сборник воспоминаний "Дети русской эмиграции", сделанный по сочинениям-автобиографиям, которые писали дети в эмигрантских школах по ходу программы Земгора. Их начали собирать в 1923 г. Детей в школах заставляли писать эти сочинения; правда, Ариадна Эфрон, дочь Марины Цветаевой, рассказывала, что в их школе ученики начали откровенно сочинять эти истории. Но вот у детей, которые были совсем маленькими, воспоминания на уровне: да, я помню как мы уезжали, я тогда потерял своего игрушечного кролика - это об эмиграции. Что касается детей постарше, то они помнили достаточно много, и про погромы, многие мальчики рассказывали, как в возрасте 14-15 лет поступили в армию, Красную или Белую, некоторые даже дослужились до Георгиевских крестов. Но еще и до этого, примерно в 1916 г. в журнале "Призрение и благотворительность" стали появляться статьи о такой проблеме - мальчики, убежавшие лет в 14-15 из дома на фронт. Так что действительно, они очень рано взрослели. Это было характерно и для традиционной деревни, дети начинали работать почти тогда же, когда начинали ходить, даже если это были какие-то простые дела - что-то принести, смотреть за курицей, присматривать за младшим ребенком. В возрасте 10-11 лет дети считались уже большими, подрабатывали. В начале 1920-х даже дети интеллигенции начинали работать очень рано. Это тоже зафиксировано в сборнике "Дети эмиграции". Например, они вспоминают, как стояли в очередях. Это вообще очень существенный момент для советского ребенка - стояние в очередях. Во время ленинградской блокады оно могло иметь трагические последствия, ребенка могли побить, чтобы отнять талоны, карточки. Опять-таки часто встречавшаяся ситуация: ребенок потерял карточки, это семейная трагедия. Да, действительно, имеет смысл вопрос: что такое ребенок. Я думаю, что в контексте советской культуры изменения происходят в конце пятидесятых годов. Не следует, конечно, безоговорочно полагаться на устные рассказы, но те деревенские бабушки, которые давали нам интервью, очень часто говорят, что их внуки совсем не знают, что такое работать, а мы, мол, работали с детства; а стандартный ответ на первый наш вопрос, какие у них были самые яркие впечатления детства, - это причитания: "Какое детство, у меня никакого детства не было, я работала сызмала". Когда спрашиваешь более конкретно, например "какие были игрушки", сначала отвечают "да какие могли быть игрушки", потом все-таки вспоминают про тряпичные куклы, которые мать делала, "но таких игрушек, как у моего внука, не было". В ответах мы получали два элемента. Один - это реальный уровень жизни, который довольно низок. Другой элемент - это как люди вспоминают, сопоставляя с настоящим, там два варианта. Или ностальгия по советскому детству, что все было хорошо, даже в сталинское время, потому что была некая стабильность; другой вариант - что и детства тогда не было.
- Давайте поговорим о детской литературе. У нас принято гордиться советской детской литературой. Может, мы преувеличиваем ее значение, просто другой не читали?
- Иногда читали переводную литературу, только считалось что она русская. Например, "Золотой ключик". Родари переводили и воспринимали как русскую литературу. Вопрос - как дети воспринимают "чужесть" текста. Мне кажется, что в раннем детстве, по крайней мере, это не играет роли. Есть литература, которая нравится и которая не нравится, вот и все. Непонятное, странное воспринимается будто параллельная вселенная. Русская детская литература мало переводится на английский, и мне сейчас трудно сказать, как бы я ее воспринимала, если бы читала в детстве.
- Сейчас мы склонны считать довоенные годы временем расцвета детской литературы - Гайдар, Катаев. А на самом деле, тогда-то они были читаемыми?
- Да. Но также играла роль литература, о которой сейчас почти забыли. Например, настольная книга многих детей того времени - это "Ташкент, город хлебный". Другое дело что далеко не все дети любили читать.
- Я как раз собралась задать вопрос, насколько книги тогда бытовали?
- Не только книги, для многих детей любимым чтением был "Юный техник" и другие журналы. Я ходила в Ленинскую библиотеку, брала там детские пионерские журналы - "Костер" и прочие, так вот библиотекарша, выдававшая книги, дала мне их с явным отвращением и спросила: "Зачем вы это читаете? Я этого даже в детстве не читала". Я тогда спросила, что она читала? Оказалось, "Юный техник", "Науку и жизнь". Это одно течение. Но многое зависело и от социального статуса. В деревне могли вообще ничего не читать, и основные воспоминания состояли в том, что, например, папа - член партии, и очень гордится, что дочка читает ему вслух передовые "Правды". Так что это иногда было основным чтением ребенка. Но в рабочих семьях очень часто читали приключенческую литературу, часто называют "Щит и меч". На наши вопросы люди мучительно вспоминают, что они вообще читали, и стесняются, потому что им кажется, что все-таки положено читать. В конце концов, признаются, что чтение для них не было таким уж важным. Но иногда для читающих детей из рабочих семей школа оказывалась очень важной, потому что учитель мог давать почитать книги из своей домашней библиотечки, которые не входили в программу. Известное утверждение, что Советский Союз самая читающая страна в мире, и был еще такой образ, что нет ни одной советской семьи, в которой не было бы хотя бы одной детской книги. Но такие семьи были, и довольно много. Я говорю не только про неблагополучные семьи, где все пропивали, просто было много семей, где сами родители не читали.
- Если ребенок не читает, телевидение еще не изобрели, то чем он занимается?
- Играли.
- То есть были виды досуга, теперь потерянные?
- Я думаю, они не потеряны. Я очень надеюсь, что российские коллеги займутся социологией постсоветского детства. Потому что стандартный образ такой: сейчас ребенок сидит дома, его стараются не выпускать на улицу, считают, что это опасно. Двор перестает существовать, превращается в автостоянку, родители опасаются, что дети, играя, повредят чью-то дорогую машину. Но я не уверена, что это так. Возле дома, где я живу в Петербурге, я вижу детей, которые играют на улице.
- И у нас в районе много детей играет на улице. Иногда я слышу считалки, которые они делают из текстов рекламы.
- В советское время на игры оказывала влияние школа, лозунги. В тридцатые годы играли в Чапаева, в челюскинцев, после войны в молодую гвардию. И в то же самое время играли в казаки-разбойники, в традиционные игры. Я думаю, сейчас реклама замещает как раз ту, советскую часть. Я подозреваю, что детская жизнь сейчас изменилась не так сильно, как думают взрослые.